(Всеобщая стачка 1905 года: как это было)

Столетие назад условия труда на российских железных дорогах для рабочих и низших служащих не особенно отличалась от каторжных. Рабочий депо Г. Митрофанов вспоминал: "Рабочий день начинался в шесть часов утра. По гудку в 12 часов уходили на обед. Через час - снова на работу. В кузнечно-заготовительном цехе было темно и душно. От раскаленных горнов исходил едкий, удушливый газ. Вентиляции не было. К концу рабочего дня нестерпимо болела голова. В первые дни работы люди теряли сознание. Потерявшего сознание выносили во двор минут на пять. Очнешься - снова в цех... Конец рабочего дня - в шесть часов вечера, а если кто не выполнил норму, обязан был оставаться в цехе, пока мастер не отпустит".
Такая работа очень быстро выжимала человека досуха, как губку, лишая его сил и здоровья. Один из железнодорожных медиков писал в 1904 году: "Из молодых людей, вполне здоровых, со свежим цветом лица и обычною бодростью, вновь поступающие уже через 2-3 года совершенно изменялись и сливались с тем общим типом железнодорожного служащего, которых привык постоянно видеть около себя. Это какой-то землистый цвет лица, не то бледный, не то с оттенком желтизны, вялая походка, автоматическое исполнение службы. Все это несомненные признаки постоянного переутомления".
Не редкостью на железных дорогах были круглосуточные бессменные дежурства. В 1904 году стал известен такой случай: сторож, от утомления не в силах дольше держаться на ногах, лег головой на рельсы в надежде, что его разбудит шум приближающегося поезда. Заснул и, как и следовало ожидать, погиб под колесами...
При этом жалованье, например, стрелочников составляло всего 10-20 руб. в месяц. Эту ничтожную сумму на треть, а иногда и наполовину, съедали разнообразные штрафы. Зато высшие служащие зарабатывали в десятки и сотни раз больше: начальники участков - 200-300 руб., а начальники дорог - от 1000 до 1500 руб.
Столь же убогими, как условия труда, были и условия быта рядовых железнодорожников. Нужда заставляла их обитать в душных, тесных и многолюдных квартирах. Еще до начала революции 1905 года специальная комиссия подробно выясняла положение низших служащих Николаевской железной дороги. Из их ответов: "Одни едят один раз в день, ограничиваясь одним обедом, другие питаются все время чаем с черным хлебом; имеются среди служащих лица, кои предпочитают быть сытыми, но зато не могут справить себе платья". "Еда в течение трех лет, - пишет один конторщик, - и в будни, и в праздники ограничивалась черным хлебом и чаем. На Рождество и Пасху давал 1 рубль хозяйке, чтобы сварила горячую пищу". Так обстояло дело на Николаевской железной дороге, которая считалась лучшей в смысле оплаты.
Под стать всему описанному было и медицинское обслуживание. В 1905 году стал знаменит циркуляр старшего врача Казанской железной дороги, которым он запретил фельдшерам выдавать бюллетени на срок более трех дней. Иначе говоря, - запретил железнодорожникам болеть дольше этого срока...
Конечно, все это бесправие и постоянные унижения создавали хороший горючий материал для революционной пропаганды. И после начала революции 1905 года, после расстрела мирного рабочего шествия 9 января, на железных дорогах вспыхнули забастовки. Стачки февраля-марта 1905 года носили в основном экономический характер: бастующие требовали повышения зарплаты, сокращения рабочего дня и т. д.
Политические настроения рабочих в это время были еще довольно неопределенными. Об этом можно судить по такому характерному эпизоду, описанному газетой "Вечерняя почта" 17 февраля 1905 года: "Каждый день забастовщики (на Московско-Казанской железной дороге) громадными толпами собираются во дворе вокзала, мешая отправке поездов... Когда на место сборища явилась полиция, рабочие единодушно запели гимн "Боже, Царя храни". Полицейский народ почтенно снял шапки".
Но стачечная борьба быстро прочищала мозги рабочих от избыточной любви к царю, богу и полиции. Приемщик поездов И. Носов описывал начало забастовки на станции Батраки: "Наибольшее влияние на массы имел инженер Осеев... прекрасный оратор-массовик... Осеев говорил, часа три о бедственном положении железнодорожников, о их необеспеченности на старости лет, нищенской оплате труда и продолжительности рабочего дня. Вопросы быта и условия работы он связал с вопросами политическими, призывая к организации, сплоченности и твердости в борьбе. Впечатление от его речи было потрясающее, многие более пожилые железнодорожники, отдавшие всю свою жизнь железной дороге, плакали. Всеми ощущался необычайный подъем. Оно и понятно, если люди впервые в жизни услыхали свободную и смелую речь. Жандармы дежурили снаружи, но, при попытке появления на собрании, с позором выдворялись. Происходило это так: первый заметивший жандарма кричал: "Товарищи, появилась полиция". Председатель собрания тогда спрашивал: "Угодно ли собранию, чтобы оно продолжалось в присутствии жандармов?" Единодушный крик "долой его!" заставлял сконфуженного и растерянного жандарма... удалиться за дверь".
От экономических требований забастовщики постепенно переходили к политическим. Вершиной этого процесса стала Октябрьская политическая стачка. В начале октября по Москве разнесся слух о том, что власти арестовали съезд железнодорожников. Слух этот был неверен, но его оказалось достаточно, чтобы 7 октября началась забастовка Московско-Казанской железной дороги. Участник стачки Котляренко вспоминал о ее начале: "Жутко и в то же время торжественно началась забастовка на путях и в депо Казанской дороги... под непрерывные гудки мастерских и свистки паровозов... Эти звуки, смешиваясь с гулом, торжествующими криками и пением забастовавших, создавали незабываемое впечатление и вызывали на лицах присутствующих и смех, и слезы радости. Торжественная какофония! Так началась Октябрьская забастовка 1905 года".
Всего за 4 дня, с 7 по 10 октября, стачка охватила все дороги Московского узла, а к 16 октября стояла уже вся российская железнодорожная сеть с 750 тысячами рабочих и служащих. Прекратилось движение на протяжении 40 тысяч километров пути!
К железнодорожникам присоединились фабрично-заводские рабочие. 13 октября на волне массовой стачки образовался Петербургский совет рабочих депутатов. В тот же день к забастовке примкнул Союз союзов в Петербурге, объединявший профсоюзы служащих и интеллигенции. Забастовали почта, телеграф, банки, конторы, суды и учебные заведения. Число бастующих достигло 2 млн. человек.
17 октября правительство, потрясенное и растерянное небывалым размахом революционного движения, пошло на уступки. Был издан манифест, в котором царь "даровал" народу гражданские свободы и обещал созвать законодательную Государственную думу. Но это был вовсе не "дар" - это было завоевание Октябрьской стачки.
Своим маневром правительство сумело расколоть единое до того оппозиционное движение. От него отошли либералы, которые получили от властей то, чего добивались. Всеобщая забастовка, хотя ее главные требования - Учредительное собрание, демократическая республика, широкая амнистия, 8-часовой рабочий день - остались неисполненными, быстро пошла на спад и к 22 октября практически прекратилась.
Однако историческое значение Октябрьской стачки невозможно переоценить. Рабочие - самые забитые, бесправные и униженные в царской империи - вдруг почувствовали свою настоящую силу. Более того, они оказались впереди революционеров всего мира, дали им ценный урок! Впервые в мировой истории рабочие путем всеобщей забастовки взяли за горло реакционное правительство и вытрясли из него политические уступки. "Кто был ничем - тот стал всем". Этот блестящий опыт не утратил своего значения и сегодня... Всякий раз, когда борьба кажется безнадежной, стоит вспомнить: чем были российские рабочие до этих событий и чем они сумели стать.