Старинная дворянская усадьба, увитая диким виноградом, у входа — одна-единственная табличка: памятник истории и культуры, здесь в 1863 г. родился известный актер и театральный деятель Константин Сергеевич Станиславский, охраняется государством. «Вы к Геннадию Владимировичу? Проходите», — говорит водитель из припаркованной у входа в особняк Toyota Camry, и железная дверь без каких-либо опознавательных знаков распахивается как по волшебству. Здесь располагается штаб кандидата в губернаторы Московской области от партии «Яблоко» Геннадия Гудкова — подполковника ФСБ в отставке, бывшего депутата Госдумы, которого в прошлом году лишили мандата: формально — за совмещение депутатской деятельности с бизнесом, а по сути — за поддержку оппозиции начиная с декабря 2011 г.
— Как вы оказались в особняке, в котором родился Станиславский?
— Это здание принадлежало моей компании «Оскордъ-Еврогард», пока власть не разрушила мой бизнес. Пришлось продать.
— То есть вы теперь этот дом арендуете?
— Мы теперь из него потихонечку уходим.
— А кому продали?
— Риэлторской компании, просто как недвижимость.
— Так что у вас с бизнесом, раз мы о нем заговорили?
— Бизнес — все, приказал долго жить. Была уничтожена крупнейшая российская компания в области безопасности с 20 региональными филиалами, с 4500 работающих. Была европейского уровня компания по качеству и менталитету, которую уничтожили из-за того, что Гудков поддержал протестное движение и стал требовать честных выборов от власти. С огромным удовольствием действовали некоторые сотрудники полиции, которые имеют еще и личные счеты ко мне за то, что я не давал уничтожить частную индустрию безопасности в стране. МВД же у нас крупный игрок на этом рынке. У них все плохо с борьбой против преступности, но все хорошо с коммерческой деятельностью. Это одна из крупнейших коммерческих структур в сфере безопасности в России — властных структур, работающих за деньги. Причем управления МВД получают плановые задания по развитию этой отрасли — вы этого не знали?
— Вы имеете в виду вневедомственную охрану?
— Да. А теперь еще у них есть ФГУП «Охрана». И еще право лицензировать, принимать экзамены, формировать школы. Там крутятся большие деньги.
— Но ведь вообще принято считать, что частный бизнес в сфере безопасности тесно связан со спецслужбами, если не сращен с ними.
— Вот это неправда. Он никакого отношения к спецслужбам не имеет, практически никакого. Другой вопрос, что во многих странах мира он тесно работает с полицейскими подразделениями и по функциям с ними пересекается. Но так как в нашей стране полиция является прямым конкурентом охранному бизнесу, это очень плохо сказывается и на индустрии безопасности, и на полицейских подразделениях. Поэтому российский бизнес в сфере безопасности менее интегрирован с государственными структурами и менее, скажем так, корпоративен с ними.
— Может быть, резонно говорить о неформальных связях на уровне конкретных генералов и других должностных лиц?
— Раньше так было, в 1990-е, когда кадры перетекали с государственной службы в частный бизнес. А так как все-таки уже прошло 20 лет и требования к менеджменту, к сотрудникам, к технике уже совсем другие, то [в частном бизнесе] формируются собственные учебные базы. Тем сотрудникам [правоохранительных органов], которые раньше были очень кстати, теперь требуется серьезная переквалификация. Я, например, когда работал в сфере безопасности, то совершенно точно знал, что очень сильно отстал по технической части и мне нужны современные менеджеры, никак не связанные ни со спецслужбами, ни с полицией: они должны быть хорошими инженерами, компьютерными специалистами, специалистами по оптоволоконной связи и т. д. В 1990-е гг., когда рынок был криминализирован и действовали крупные банды, сотрудники спецслужб и правоохранительных органов были более востребованы в службах безопасности. А вообще во всем мире это два отдельных направления подготовки специалистов. Индустрия безопасности имеет собственные учебные центры, собственные методические разработки, собственную информационно-технологическую базу, даже высшее образование. Современные аэропорты, картинные галереи, посольства, штаб-квартиры НАТО и Пентагона — они все потребляют услуги частных структур, работающих в области безопасности, передают эту функцию на аутсорсинг. И это общемировая практика, которая, к сожалению, практически не распространяется на Россию.
— А кто был вашими клиентами?
— Объединение «Оскордъ-Еврогард» было лучшим по клиентскому листу, там были крупные международные компании, все топ-100, работающие в России. Были и наши производственные предприятия, были и банки — у нас было большое консалтерское подразделение по охране денежных перевозок. И вообще в послужном списке много очень ярких моментов, начиная от поставок гуманитарной помощи в воюющую Чечню и заканчивая охраной визитов разных мировых звезд. В нашем питерском подразделении даже была специальная комната, с пола до потолка увешанная разными наградами, сертификатами и благодарностями. (Улыбается.) Но все это, к сожалению, в прошлом. Вся наша 20-летняя работа огромного, многотысячного коллектива оказалась разрушенной за 2-2,5 месяца.
— Смотрите, вот вы в декабре 2011 г. решили поддержать оппозицию..
— (Перебивает.) Я в оппозиции вообще-то нахожусь с 1999 г. Никогда ее не покидал.
— Хорошо, допустим. Тогда была другая ситуация, а после думских выборов 2011 г. она обострилась.
— (Снова перебивает.) Давайте называть вещи своими именами: после грубейших фальсификаций итогов выборов.
— Конечно, после фальсификаций. И вот вы начинаете выражать гражданскую позицию, с каждым разом все непримиримее. А власти смотрят на это и думают: вот Гудков, известный политик и владелец охранного бизнеса, у него под началом тысячи вооруженных людей — и он перешел на сторону восставших масс. Есть от чего забеспокоиться, правда?

— Ну да, эту карту разыгрывали мои недруги в МВД. Но на самом деле это опровергается даже статистикой. Если взять арсенал компаний, входящих в объединение «Оскордъ», он вряд ли составлял более 350 единиц огнестрельного оружия. Значительную часть арсенала при этом составляли громоздкие ружья, которые используются только на удаленных лесных объектах.
— Но ведь у вас же наверняка были спецсредства — прослушка и т. д.
— Нет, это все запрещено. У нас же другой уровень компании, мы не могли себе позволить левачить на рынке. Если бы у нас был ЧОП «Два с половиной калеки» с тремя пистолетами, мы бы могли себе позволить заниматься чем угодно. Но так как эта компания 20 лет строилась на европейских принципах… Мы же входили в крупнейшее мировое объединение фирм безопасности — это группа Securitas. И «Оскордъ» был его составной частью два года как совместное предприятие. Половина сотрудников прошла обучение за рубежом. Ездили, знакомились с передовым мировым опытом. После этого заниматься левыми делами?! (Усмехается.) Для нас это было бы ниже собственного достоинства. У нас была лучшая, самая чистая и прозрачная [охранная] компания в России.
И когда она была разрушена, сотрудники, которые начали искать работу на других предприятиях, сказали, что такой компании, как «Оскордъ», просто не найти.
— Нет ли здесь и доли вашей вины? Ведь вы же продолжали управлять компанией, оставаясь депутатом, разве нет?
— Невозможно!
— Но вы же даже сейчас говорите «мы», «наша компания».
— Ну и что? Я был совладельцем. Но управлять компанией при моей нагрузке в Думе, активном участии в политике — ну это просто за пределами разума. Это же работа с людьми, а не складское оборудование — 4500 человек было! Здесь должны работать профессиональные менеджеры, дежурные службы круглосуточные. К тому же компания работала исключительно на рыночных условиях и никогда не обслуживала государство. У нас не было ни одного государственного контракта! Там же все время требовали откаты. Да, я был гендиректором компании девять лет, потом отошел от оперативного управления. И горжусь тем, что компания после этого продолжила работать по тем принципам, что были мной заложены. И за 20 лет у нас ни один человек не погиб и не был ранен или травмирован.
— А вам предлагали продать ваш бизнес?
— Предлагал этот концерн [Securitas], когда мы с ним работали. Мы отказались, потому что не понимали, как дальше будем работать. А после этого мы никогда не ставили вопрос о продаже. Честно говоря, я не ожидал, что власть такая мелочная, злобная и мстительная и что она будет создавать врагов на ровном месте, там, где даже нет целесообразности. Это, наверное, моя ошибка по жизни. Наверное, надо было расстаться с этим бизнесом и продать его раньше, тогда по меньшей мере сотрудники бы рабочие места сохранили.
— Когда вам предлагали его продать?
— В первый раз это было в конце 1990-х, потом — в 2002-2004 гг., кажется, а после я уже переговоры не вел. Компания нормально развивалась, была хорошая команда менеджеров. Поэтому я посчитал, что мне уже и делать тут ничего не надо. Естественно, обидно, что политика стала причиной уничтожения компании. Хотя я же не единственный, я на своем веку повидал много таких историй. Но все-таки не ожидал, что власть настолько поглупела, вы так и напишите. Потому что до 2011 г. во власти было больше тонких игроков, которые понимали: есть какие-то грани, которые лучше не переходить. А после 2011 г. начались истерика и жесточайшие репрессии. Моя семья пострадала, мою жену с шестилетним внуком пытались задержать демонстративно в аэропорту, прямо на летном поле, грязь лилась по всем телеканалам, а потом они в суде уверяли, что это были оценочные суждения — в общем то, через что прошла моя семья, не дай бог никому. Но, видимо, кому-то надо через это пройти. А власть сама сокращает возможность для переговоров, для того чтобы нереволюционным путем изменилась ситуация в стране.
Думаю, что она уже заигралась. Феномен Навального должен был появиться, на этом месте мог быть и другой человек, но им оказался Алексей. И сейчас ситуация развивается уже столь стремительно и непредсказуемо, что, похоже, для верхушки нашего политического истеблишмента это совершенно неожиданно. Думаю, политическая ситуация сейчас непростая, она будет ухудшаться. Скоро власть сама начнет искать возможности для компромисса, лишь бы не было поздно. Пока никто не нажал на курок — не поздно. Пока, к счастью, обе стороны этого избегают. Посмотрим, в общем. Хочу специально для них напомнить, что Каддафи тоже был очень крутой. И Саддам Хусейн тоже был сильный лидер, который пошел на эшафот, не дрогнув. Много было сильных авторитарных лидеров, которые печально закончили свои дни, а вместе с ними — и их окружение. Вот мне кажется, что мы идем по этому пути. Утеря адекватности в политическом истеблишменте налицо.
— Тогда зачем же вы пошли сейчас на выборы? Ведь вам же приходится играть именно с такими противниками — утратившими, на ваш взгляд, адекватность. Может, лучше было переждать?
— Не в моем характере пережидать. Мое участие в выборах, как и участие в них Алексея Навального, показывает абсолютную исчерпанность той модели, которую предлагает власть народу, — попытки имитировать демократию и выборы. И наше участие — я имею в виду и Алексея Навального, и Женю Ройзмана — должно разоблачить эту власть и показать всему миру, всему народу, что она умеет только подавлять и фальсифицировать. И даже ради этого — хотя и у Алексея Навального, и у Геннадия Гудкова, и тем более уж у Евгения Ройзмана есть все шансы выиграть выборы — стоило идти. Даже у меня при всех сложностях с финансированием и блокадой в СМИ есть шансы выиграть второй тур, я это отлично знаю по закрытым социологическим исследованиям.
Пока у них задача не допустить Гудкова во второй тур любой ценой. Видно, что у Воробьева рейтинг не растет — почти за год его руководства областью в общем ничего хорошего не произошло. Ничего не происходит: не отменяют безумных строек, не прекращают вырубку леса, не наводят порядок на дорогах. Люди начинают понимать, что это очередной обман. Поэтому задача — сделать так, чтобы, если уж второй тур неизбежен, Гудков туда не попал. Я вот вчера опубликовал пленку открытого инструктажа [на эту тему] участковых избирательных комиссий. А после открытой части была ведь и закрытая — можно только догадываться, насколько цинично там готовятся к фальсификациям на выборах. Мне просто люди, которые там были, пришли и все это рассказали — что, мол, бюллетени с моей фамилией велено класть в одну стопку с КПРФ.
Другой вопрос, что мы сейчас оказались в тени [московских выборов]. Москва есть Москва, и внимание СМИ приковано к истории с Навальным.
— Расскажите же, что происходит в Московской области.
— В Московской области руководители избирательных комиссий получили указание хоть чучелом, хоть тушкой обеспечить высокий результат Воробьеву в первом туре. Есть плановое задание в 60%, но главам районов дают задание в 65%, те инструктируют своих подчиненных на 70%. И вот сейчас полным ходом идут эти жесткие инструктажи — я, наверное, о половине знаю в деталях и красках. Идет мобилизационный сценарий — всех бюджетников заставляют составлять списки. Например, Гладышев из Одинцова вызывает к себе всех руководителей бюджетных предприятий, каждый должен принести список на эту встречу. Создают специальные мобилизационные участки, где будут голосовать бюджетники по открепительным талонам и под надзором своего начальства. Ну, разумеется, квинтэссенция этого абсурда — «сфотографируйте ваш бюллетень, прежде чем опустить его в урну». Так же, как бюджетников, построят и военных, и части МЧС. Главные фальсификации будут заключаться в контроле за протоколами, чтобы протоколы отражали то, что нужно. Как можно дальше будут оттирать наблюдателей, чтобы они не видели, как бюллетени с моей фамилией будут перекладывать в пачки бюллетеней за других кандидатов. А если наблюдатели будут прорываться туда, где это можно увидеть, их будут удалять с участков с помощью полиции. Вся эта машина нацелена только на одно — не дать Гудкову набрать результат. Потому что со всеми остальными уже договорились. С КПРФ, со «Справедливой Россией», я уж не говорю про ЛДПР.
Если Воробьев выходит во второй тур со мной, то проигрывает. Он боится дебатов, не идет на дебаты со мной. Схитрили [при жеребьевке эфирного времени для дебатов], ему достались коммунист и элдэпээровец. Чтобы было неповадно, они исключили из предвыборной кампании все муниципальные СМИ. Вот у меня здесь есть список: в Подмосковье несколько тысяч средств массовой информации — в каждом районе и городе есть свой телеканал, а то и два, своя газета. Все это не участвует в агитационной кампании. Я даже за деньги не могу в «Коломенской правде» или там в муниципальной газете Воскресенска «Наше слово» ничего разместить.
Ну и при этом, конечно же, кандидаты от власти что в Московской области, что в Москве не могут, видите ли, уйти в отпуск на время агитационной кампании. Они же просто за кресла свои держатся, потому что без кресел они никто. Если Воробьева сейчас отодвинуть от кресла врио губернатора, уверяю вас, как политик, как личность для народа он полный ноль. Может, где-то в Красноярске
он бы и прошел, но не в Московской области.
— Вы и Навальный — два оппозиционных кандидата в Московском регионе. Вы оба состоите в Координационном совете оппозиции (КСО). Но что-то незаметно, чтобы КСО согласованно участвовал в ваших избирательных кампаниях. Навальный сам собирает финансирование с помощью краудфандинга, вас финансирует «Яблоко», при этом разница в масштабах налицо. Получается, каждый оппозиционер сам за себя?
— Дело в том, что Алексей — новая политическая фигура, и цена его кампании — это его свобода. Совершенно понятно, что если он неудачно проведет избирательную кампанию, то окажется на тюремной скамье. Я понимаю, что ему удалось сломать стереотип наших трусливых бизнесменов, они помогли ему, в том числе и молодежная среда собрала ему средства на избирательную кампанию. Могу только по-хорошему позавидовать и поздравить его с этим. Бизнес Подмосковья более консервативен, более труслив, более инертен. И поэтому большинство тех спонсоров, с которыми у меня была железобетонная договоренность перед началом кампании, отказались от своих обещаний. А при тех финансовых ресурсах, что я мог получить, я точно выигрывал — не в первом туре, так во втором. Даже сейчас, при мизерном финансировании, мой рейтинг растет каждую неделю на 2 процентных пункта. Потому что люди начинают задумываться ближе к выборам: а что делать-то, кого нам навязывают, что это за человек и кто у нас еще есть? Я могу только об этом сожалеть, что не увлек [спонсоров]. Я честно прошел все возможные коридоры. И мы слишком поздно начали краудфандинг — удалось набрать только 1,5-2 млн руб. Но за моей спиной 12 лет работы в Государственной думе, три мандата, по которым я представлял Подмосковье. За моей спиной жесточайшая стычка с коррупцией, когда я открыто бросил перчатку действующему губернатору, не постеснялся его разоблачать и требовать его отставки. И люди этого не забывают. Поэтому сейчас на меня работает мое имя, то, что я все эти годы делал для страны, Подмосковья, своих избирателей.
— Вы встречаетесь с избирателями?
— Вот встречаюсь — там, где есть возможность провести встречи. Например, была очень хорошая встреча в Жуковском, там был полный зал, 500 человек. Ключевой вопрос, который потом ставили перед администрацией Жуковского, — кто пустил Гудкова, кто его пригласил. Понятно, что стремятся подставить подножку везде, где можно. Я все равно встречаюсь с людьми и в одиночку, вместе со своей командой, борюсь с этой системой. Я не могу рационально объяснить трусость предпринимательского сословия, она граничит с каким-то базарным сознанием. Вот есть рыночное мышление, а есть базарное — мне кажется, у большинства оно, к сожалению, именно базарное. Они не понимают важность инвестиций в политику и думают, что ее так же легко обменять на деньги, как килограмм огурцов. Не понимают, что политику нельзя сформировать за один день или месяц, а нужно строить ее годами и поддерживать тех, кто идеологически близок. Мне, конечно, не следовало иметь дело с людьми, которые не в состоянии держать свое слово и проявили худшие образцы трусости и абсолютной управляемости со стороны власти. Но будем исправлять эти ошибки, жизнь на этом не заканчивается. Я снова подчеркиваю: даже при такой кампании в случае честного подсчета голосов будет второй тур. Ну не за кого голосовать, кроме меня. Технические спарринг-партнеры, которые по согласованию с властью представили так называемые парламентские партии, — это же никто и звать их никак.
Если бы у них [единороссов] сегодня было 70%, разве была бы вокруг меня вся эта шумиха и возня? Да они бы сидели спокойно и говорили бы: «Гудков, хочешь, мы тебе соберем толпу в Ступине? Приезжай! Да где хочешь выступай!» А они с моими спонсорами такие беседы провели, что у тех руки дрожали. Мне вот прямо стыдно за них.
— А это подмосковный бизнес?
— Подмосковный в основном. Но там, видимо, и Кремль свою роль сыграл. Потому что один товарищ из богатеньких просил меня: «Ну сходи в Кремль, скажи, чтобы они мне не чинили никаких препятствий».
— И вы сходили в Кремль?
— Ну по этому поводу решил не ходить.
— А по каким-то другим поводам?
— По каким-то другим я хожу в Кремль. И всегда говорю им одну вещь: ребята, если вы себя считаете ответственными за судьбу страны и хотите, чтобы страна не скатилась в коллапс и гражданскую войну, давно пора садиться за стол переговоров и вырабатывать принципы политической реформы. Если вы этого не сделаете, я за вашу жизнь и свободу гроша ломаного не дам. Может быть, не сразу, но это будет обязательно. Просто вы упустите возможность мирного процесса.
Я им много раз это пытался объяснить — вот таким спокойным, простым, понятным языком. Может быть, даже еще более простым. К сожалению, я пока не вижу прогресса в их понимании. Это опасно. Потому что они думают, что гора Олимп, на которой, как им кажется, они находятся, позволяет им плевать сверху на все. А это не так.
И мне стыдно за наш бизнес. К счастью, не за весь. Нашлись люди, которые профинансировали Алексея [Навального], которые смогли, рискуя всем, подняться над этим дебильным тезисом «бизнес вне политики». Бизнеса вне политики не существует, это отмазка. Власть всегда в чьих-то интересах. Поэтому те бизнесмены, которые говорят, что они вне политики, на самом деле просто трусливо рассчитывают отсидеться, спрятав уши от всех тех проблем, с которыми может столкнуться страна.
— Вам не кажется, что такое поведение бизнесменов — последствие дела ЮКОСа?
— Ну надо еще разобраться, последствием чего является само дело ЮКОСа. То, что это частично последствие дела ЮКОСа, — это вне всякого сомнения. И таких ЮКОСов в России было десятки тысяч. Но все время быть баранами, которых ведут на закланье, сдавать всех и вся нельзя. Должно быть самоуважение, достоинство человеческое. Я же отказался от всех самых выгодных предложений. Что мне только не предлагали! Со мной же поступили по правилам мафии в хорошем смысле этого слова — сначала меня пытались купить. И делали предложения и по политической карьере, и по административной, и по судьбе старшего сына. Меня честно и достаточно долго пытались купить.
— А какова была цена?
— (Смеется.) Достаточно хорошая. Можно было регион попытаться возглавить, войти во всякие там высшие советы, в министерство перейти на работу. Сыну тоже предлагали интересный вариант — в административном аппарате высокие должности, попробовать свои силы в качестве вице-губернатора… Нужно было сделать только одно: признать власть истиной в последней инстанции, публично отречься от диссидентов-оппозиционеров, затемнить их по возможности позором (хотя на этом не сильно настаивали). Нужно было просто отойти в сторону. Но я же добровольно отказался. Осознанно пошел на этот риск лишиться компании, которая кормила мою семью. И мы ее потеряли — большие деньги, нормальный достаток, перспективы. Но я понимал, что если стану в стойло, как все, то потом, в исторической перспективе, потеряю еще больше. Ситуация-то накаляется, в том числе и экономические сложности непреодолимые. Поэтому я и говорю, что будет очень тяжело.
У меня много раз была возможность уехать за границу. В последний раз предлагали буквально в июле прошлого года, когда один из сотрудников Кремля попросил одного из депутатов передать мне, что решается вопрос о моем аресте, осталось 5-7 дней максимум. И что если этот депутат ко мне хорошо относится, пусть купит мне билет в один конец — в любую европейскую страну. Пришлось публично отказаться от такого почетного предложения и сказать: если хотите сажать — сажайте, но чем больше людей вы посадите, тем быстрее придет и ваш конец. Не знаю, почему в итоге было принято решение не сажать, Следственный комитет был готов. Наверное, решили, что и так уже слишком много врагов у власти.
— У вас же в Болгарии квартира есть. И вроде бы какие-то еще активы.
— Это квартира, которую мы купили для внуков, они там живут летом! Но Болгария — это вообще копеечная страна, где за $30 000 вы в районе Слынчев Бряга можете купить себе вполне приличную квартиру. Поэтому, когда мне пытаются приписать какие-то болгарские активы, это смешно. Это не Майами, не Ницца, не Монако или еще какие-нибудь модные курорты.
Может быть, мы бы даже и уехали, если бы не события 2011 г. До того меня часто охватывало отчаяние от того, что народ спит, не раскачать, пока страну не угробят окончательно. Если бы люди в декабре 2011 г. не вышли на улицы, можно было бы думать об отъезде. Вот, может быть, эта часть людей и дает нам исторический шанс, как бы пафосно это ни звучало. Потому что равнодушное большинство как раз и является основой нынешней власти. Они даже не понимают, что их каждый день грабят.
— Если вы становитесь губернатором Московской области, какие будут ваши первоочередные шаги? Что надо делать?
— Что надо делать? Надо поставить нормальное коалиционное правительство. Создать систему контроля за действиями всех чиновников, начиная с губернатора. Остановить тотальное массовое воровство — денег много, но они не доходят ни до чего, потому что разворовываются по пути. Говорят, что бюджет Московской области социальный — это правда только отчасти. Потому что воруют
из социальных программ. Воруют из ЖКХ, из детских программ, из поддержки пенсионеров, из программ льготного жилья. Если это остановим, у нас появится огромный ресурс для решения остальных задач. После того как мы приведем к присяге коалиционное правительство и решим вопрос с воровством, возникнут серьезные вопросы. Например, экология. Московская область превращена в большую мусорную свалку. Причем ни в одной строке бюджета не предусмотрены расходы на ликвидацию незаконных свалок. А они повсюду — по всем обочинам, на всех полях и реках. Надо строить мусороперерабатывающие заводы — не сжигающие, а перерабатывающие. Надо немедленно останавливать точечную застройку, жестко требовать соблюдения генерального плана. Убирать административные барьеры, потому что бизнес не развивается и, пока не дашь взятку, так и будешь ходить по этому кругу [согласований с чиновниками]. От идеи построить дом до начала строительства сейчас, по новым требованиям, года два проходит. И деньги прокисают, проценты платить надо, и каждой комиссии приходится давать мзду.
Вот Воробьев сейчас говорит, что начал заниматься лесным хозяйством. А я езжу по лесам по пути на свою дачу и вижу, что ничего не делается. Как повалило деревья после ледяного дождя, так они и лежат.
В 3 раза меньше малого и среднего бизнеса в Подмосковье, чем в Москве. Если в Подмосковье налоговый бизнес формирует 23% налоговой базы, то в Москве — 65%. Почему так? А не дают развиваться! Налоговые инспекции — как церберы, а предприниматели — как добыча. Ужас какая коррупция, и чиновники плодятся как тараканы. Десятки тысяч уже! Я помню хорошо, как было в советское время, — сейчас в 3 раза больше чиновников, чем тогда. Никогда такого засилья чиновников не было, как сейчас.
Подмосковье сегодня — это убитый депрессивный регион. Медицины своей нет, образования нет, рабочих мест нет, досуга нормального нет — ни театров, ни кино. Ничего нет в Подмосковье своего, хотя это целая страна — 7 млн жителей. Хищническая застройка уничтожила всю инфраструктуру. Был в Химках недавно: там стоит жилой комплекс «Нептун» на 3500 квартир — и никаких подъездных путей. Кто разрешил такую стройку? Ясно же — тот, кто в доле. А потом те, кто это разрешает, уезжают со своими семьями в Монако. А что, там же неплохо — преступности нет, 25% зеленых насаждений от площади городов, и можно жить очень кучеряво. Это не только бывший министр финансов Кузнецов, который украл 1,5 млрд руб. и сбежал, это многие подмосковные чиновники. Они просто не хотят жить там, где они все испоганили, и оставляют это нам — живите, мол, как хотите.
— Кто должен войти в ваше коалиционное правительство?
— Нужно провести консультации и с политическими партиями, и с гражданскими активистами. Есть, например, в Ленинском районе совхоз, которым руководит Павел Грудинин — прекрасный хозяйственник, продает вкусную клубнику по всей Московской области. Почему бы его не сделать замом по сельскому хозяйству и социальным вопросам? Хотя он, допустим, член КПРФ. Ну и что? Я-то думал, кстати, что его КПРФ на выборы и выдвинет. Но так как там был сговор, то выдвинули не его — он слишком яркий и мог бы набрать хороший процент. Или, допустим, в Егорьевском районе глава хорошо работает по привлечению иностранных инвестиций. А где-то глава района построил прекрасную зону отдыха. Почему бы им не поручить те же задачи в правительстве? Я считаю, что в первую очередь надо опираться на местные кадры. Что мы, из 7,5 млн населения не найдем хороших руководителей? Я даже из громовского правительства знаю людей, которые прекрасно справлялись со своими обязанностями в социальной сфере, например. Это все вопрос диалога и серьезных консультаций. Главное — чтобы это была коалиция, а не команда чьей-то молодости. Иначе получим очередной распил Подмосковья, который и так уже идет в последние восемь лет.
— Вы были одним из ярких деятелей «Справедливой России». Что случилось с этой партией? Почему она из оппозиционной партии превратилась в какую-то колыбель инициатив депутата Мизулиной?
— Партия превратилась в личный проект Левичева и Миронова, который не имеет никакой исторической перспективы. Я думаю, что то, что партия стала ширмой для каких-то инициатив, — это в первую очередь идея Николая Левичева. Который, наверное, рассуждает примерно так: у нас есть три с небольшим года, нам с Сергеем Михайловичем [Мироновым] по 60 лет — зачем нам дергаться и лезть в оппозиционеры, лучше мы будем имитировать парламентскую деятельность, у нас же есть теплые кабинеты и приличное финансирование из бюджета, а что там будет через три года, одному богу известно. Нас не сдадут, найдут нам место под солнцем, и какая нам разница, что там будет с партией! Думаю, примерно такая логика у Николая Левичева, и Сергей Миронов с ней согласился. Сейчас идет полный отказ не только от оппозиционности, но и от принципов европейской социал-демократии. Потому что европейская социал-демократия — это не тринадцатую пенсию требовать. Это именно демократия! И если у нас «Справедливая Россия» поддерживает самые несправедливые и варварские законы, которые идут поперек ее программы… Ну, ребята, а зачем тогда вам программа и устав? И «Справедливая Россия» сегодня представляет собой умирающую партию, потому что партийная верхушка предала интересы ее избирателей.
— И последний вопрос. Не кажется ли вам, что все нынешние неприглядные стороны российского политического процесса — это последствия того, что в 1991 г. у нас не было полноценной люстрации? И что именно поэтому власть в стране сейчас — у сотрудников КГБ СССР?
— Нет, нет и нет! Все происходящее в стране имеет четкую дату начала — это 12 декабря 1993 г. Была принята Конституция, по сути вернувшая номенклатурную монархию как способ правления. И если Ельцин не до конца использовал все ее возможности в силу каких-то личных обстоятельств, то Владимир Владимирович Путин воспользовался ими в полной мере. То, что кто-то сейчас [из КГБ] во власти, — это, понимаете, вторичные признаки. А первичным является государственное устройство, которое сформировало в России такую неофеодальную монархию с жесткой вертикалью власти, где власть является инструментом обогащения. И Владимир Владимирович великолепно довел эту модель до совершенства. Поэтому если мы говорим об изменении России, надо менять
Конституцию. Но наш народ этого не понимает. Когда-то в 1825 г., когда декабристы вели солдат на Сенатскую площадь, они говорили, что выступают за Конституцию. Солдаты не понимали, что это такое, поэтому им говорили: Конституция — это жена Константина, брата наследника престола. Так вот с тех пор в народном сознании не так уж много что изменилось.